Москва - Назрань

Взял такси на вокзале, сгонял в суд за определением, потом к гаишникам. Как-то странно все смотрят, не могут же и правда столько помнить. Видимо показалось, в общем не важно. Может, здесь всегда внимательно смотрят.

С таксистом уже сдружились, обменялись номерами, едем к жд. Поезд на Ессентуки будет завтра, но есть до Мин Вод, стоит на перроне, одно свободное место, последняя боковушка в последнем вагоне. Бросаю деньги, хватаю билет, сумку и быстрее на платформу.

Подхожу к подножке в конце состава, поднимаю глаза и останавливаюсь. Всплывает картина 90-х - прибытие поезда, не братьев Люмьер, но тоже нормально. В годы кавказских войн, состав встречали на отдельном пути Казанского вокзала. Все огорожено, выход через досмотр, под прицел автоматов и лай собак. Высокая степень простейшей экспрессии, молчат угрюмые мужчины, злые женщины, крича сквозь зубы, нападают на сабаководов.

Поднимаюсь. Проходит низкий, коренастый проводник, китель на голое тело, рукава закатаны, велик не по росту. В вагоне чужеродная атмосфера, заходишь внутрь как Фродо в Мордер. Двигаю мешки с вагонным бельем. Подходит проводник, бросает черный пакет: «надо взят, все взяли». Заглядываю, в нем печенье, шоколад и прочее, выбираю. Двое рослых парней с ясными глазами, говорят по-ингушски глядя на мой телефон, понимаю одно слово: «пятсот». Столько за раскладушку дает скупщик.

Напротив меня едет уважаемый человек, вокруг много молодежи, которых он учит вопросам веры и чести. Получается, мы все в одном купе. Поезд тронулся, все собрались вокруг соседа. Буду культурным, зашел значит представлюсь.

Подаю руку: «Серега».

«Асланбек», «Джебраил», «Ибрагим», «Магомед», «Адам», и старший: «Тимур».

Культурно разговор переходит на русский язык, почти сразу вопрос в лоб: «Сергей, скажи, почему русские такие слабые».

Ясно, есть чем заняться, в дороге два дня: «Асланбек, три причины твоего заблуждения. Во-первых, мы раньше делились на тружеников и воинов, воевали только дворяне, а крестьян даже в солдатах, 25 лет учили колоть штыком мешок по команде. Во-вторых, по нашей вере мы живем не для победы здесь, а для победы в будущем, которая точно состоится, потому что небо по-нашему и есть будущее. В третьих русские это больше чем народ, это народ народов, который объединяет в себе всех кто к этому готов, кем бы не были, хоть негром как Пушкин».

Внимательно кивают, в глазах мысль. Звучит слово «вера» и что-то еще.

Окруженный, экстремальными исламистами, я решил от своего не отступать. Были жесткие накаты, мелькало в руке лезвие, я стоял твердо.

Вот из уважения мне предлагают принять правильную веру: «Сергей, наш друг, русский парень. Обещал принять ислам, если мула ответит на три вопроса. Спросил: Что такое судьба. Почему я не вижу Аллаха. И как Шайтан будет гореть в Аду, если он сам из огня». Мула дал ему пощёчину и сказал: «это ответ на три твоих вопроса».

Я сказал, что это просто: «Ты не знал, что я тебя ударю, вот твоя судьба. Боль не видишь но она есть. Ты из плоти и рука из плоти, но ты горишь».

Удивлены, смотрят настороженно.

Кушаю на месте старшего, а сам Тимур собрав своих в другом купе что-то объясняет. Закончили, заходят все сразу, кроме него. Асланбек говорит с надрывом: «Сергей, ты знаешь, что нет ничего хуже, чем многобожие! Так почему вы поклоняетесь иконам?»

Теперь я искренне улыбаюсь: «Мы обращаемся к людям, образ которых на иконе. Когда я прошу тебя молиться за меня, ты сделаешь это, и они делают».

Еще один вопрос, мой ответ и начинается спор на незнакомом языке. Беру бутер и иду собираться, через несколько часов Мин Воды. Спорят долго, пришел Тимур что-то кричит. Становится поздно, расходятся по одному, все затихает.

Ночью выхожу из поезда, все встали провожать. Сначала, держа руку в руке, очень долго говорил Тимур: «Прости, если что было не так, ты знаешь мой телефон, звони…», потом c каждым обнялись, и что-то сказали.

Здесь так, одновременно свежо и тепло, с первыми лучами появляются силуэты гор, у нас на Кавказе очень хорошо.